Один ПТР.
Ага.
Один противотанковое ружьё.
К автору нужно приложить подорожник

Космический эффект шутки в том, что Панфиловцы находились в разгерметизированном отсеке космического корабля, поэтому не смогли бы услышать слова политрука Клочкова и не отвлеклись на его болтовню, а увидели, что окоп наполняется эсэсовцами.

Сидят бесконечное количество панфиловцев в окопе с эффектом пятого измерения и ждут бесконечное в кубе число немецких танков. Встаёт политрук Клочков и говорит:
-Товарищи!, бесконечно велика наша Родина, а отступать бесконечно некуда - где то по ту сторону горизонта событий находится Москва. Вот представьте себе, товарищи, что нас - 28 человек, и на всех всего два ПТРа, а у немцев танков, предположим, полтора десятка слышится дружный смех и нам надо это всё дело....
Пока политрук говорит, в окоп набивается бесконечное число эсесовцев, которые потихоньку вытесняют советский бойцов из окопа. Тем временем почва, исчерпавшая свои пространственно-верменные особенности, лопается, и большая часть сидевших в окопе разлетается по сторонам, выпадая в окно вероятностей. В окопе остаются сто человек, один ПТР, и всё это против 20 немецких танков.
Седой старшина подходит к Клочкову, бьёт ему с крюка по дых, и говорит:
- Довыёбывался, да?
- Отвечает Александр Друзь

Сидят бесконечное количество панфиловцев в окопе с эффектом пятого измерения и ждут бесконечное в кубе число немецких танков. Встаёт политрук Клочков и говорит:
-Товарищи!, бесконечно велика наша Родина, а отступать бесконечно некуда - где то по ту сторону горизонта событий находится Москва. Вот представьте себе, товарищи, что нас - 28 человек, и на всех всего два ПТРа, а у немцев танков, предположим, полтора десятка слышится дружный смех и нам надо это всё дело....
Пока политрук говорит, в окоп набивается бесконечное число эсесовцев, которые потихоньку вытесняют советский бойцов из окопа. Тем временем почва, исчерпавшая свои пространственно-верменные особенности, лопается, и большая часть сидевших в окопе разлетается по сторонам, выпадая в окно вероятностей. В окопе остаются сто человек, один ПТР, и всё это против 20 немецких танков.
Седой старшина подходит к Клочкову, бьёт ему с крюка по дых, и оказалось, что, мать твою, Джонни, там сидел чёртов гук! Эти сукины сыны научились прятаться даже там! Я позвал ребят и мы начали палить что есть силы по этому чёртовому полю, мне даже прострелили каску, Джонни, это был просто ад, а не перестрелка! Нашего сержанта ранили, мы оттащили его в окоп и перевязали там же.
— Ребята, передайте моей матери... — начал сержант Лейнисон.
— Ты сам ей всё передашь, чёртов камикадзе!
И тогда мы вызвали наших ребят, наших славных соколов, которые сбросили на этих гуков напалм. Ты бы видел это, парень! Когда я приходил на это поле, оно было то зелёное, то золотое, а теперь оно ещё долго будет золотым и лишь потом почернеет, поглотив своей чернотой гуков.
Я люблю запах напалма поутру. Весь холм был им пропитан. Это был запах… победы!
Когда-нибудь эта война закончится.

Сидят бесконечное количество панфиловцев в окопе с эффектом пятого измерения и ждут бесконечное в кубе число немецких танков. Встаёт политрук Клочков и говорит:
-Товарищи!, бесконечно велика наша Родина, а отступать бесконечно некуда - где то по ту сторону горизонта событий находится Москва. Вот представьте себе, товарищи, что нас - 28 человек, и на всех всего два ПТРа, а у немцев танков, предположим, полтора десятка слышится дружный смех и нам надо это всё дело....
Пока политрук говорит, в окоп набивается бесконечное число эсесовцев, которые потихоньку вытесняют советский бойцов из окопа. Тем временем почва, исчерпавшая свои пространственно-верменные особенности, лопается, и большая часть сидевших в окопе разлетается по сторонам, выпадая в окно вероятностей. В окопе остаются сто человек, один ПТР, и всё это против 20 немецких танков.
Седой старшина подходит к Клочкову, бьёт ему с крюка по дых, и говорит:
- Довыёбывался, да?
А политрук уже на транвай пересел.

Сидят бесконечное количество панфиловцев в окопе с эффектом пятого измерения и ждут бесконечное в кубе число немецких танков. Встаёт политрук Клочков и говорит:
-Товарищи!, бесконечно велика наша Родина, а отступать бесконечно некуда - где то по ту сторону горизонта событий находится Москва. Вот представьте себе, товарищи, что нас - 28 человек, и на всех всего два ПТРа, а у немцев танков, предположим, полтора десятка слышится дружный смех и нам надо это всё дело....
Пока политрук говорит, в окоп набивается бесконечное число эсесовцев, которые потихоньку вытесняют советский бойцов из окопа. Тем временем почва, исчерпавшая свои пространственно-верменные особенности, лопается, и большая часть сидевших в окопе разлетается по сторонам, выпадая в окно вероятностей. В окопе остаются сто человек, один ПТР, и всё это против 20 немецких танков.
Седой старшина подходит к Клочкову, бьёт ему с крюка по дых, и говорит:
-Абыдно, да?

Лучшая рецензия на фильм 28 панфиловцев, что я видел

Седой старшина подходит к Клочкову, бьёт ему с крюка по дых, и говорит:
-Теперь понятно, блять, что несобственный интеграл может равняться конечному значению? А ты: "Но пределы же бесконечные!". На пересдаче увидимся.

благодаря пятому измерению этот анекдот уже в начале 80-х переделали. Фрагмент из "Соловьиной рощи" Владимира Сорокина: "

- Да что ты в моем лице нашел-то? - тихо спросила Ира, глядя в маленькое зеркальце. - Обыкновенное лицо. Как у всех...

- Ну, да! Как у всех! Что ты, Ваня, - дед отложил в сторону полено и повернулся к нему. - У Ленина было лицо особенное. Такого не забудешь...

- Забудут, - уверенно кивнул Хохлов. - Забудут и слово-то это проклятое - война...

- Ты так думаешь? - осторожно спросил боцман.

- Уверен.

- Правда?

- Абсолютно!

- Нет, без шуток?!

- А что, я шутить сюда приехал?!

- В самом деле?!

- Да. В самом деле.

- Ну, тогда я молчу... - почтительно коснулся фуражки уполномоченный и бесшумно вышел в коридор.

Там было темно, сыро и пахло землей. Золотарев достал кисет, развязал:

- Вот. Ну, а как артобстрел кончился, я, значит, выглянул из окопа, а впереди на снегу будто кучи навозные - "тигры". И ползут. Медленно, медленно. Рядышком, опять же, - пехота. Ну, что ж, надо и об обороне подумать. Поставил ПТР перед собой, гранаты разложил и жду.

- А потом что?

- Ну, я вниз сбежал, помог им из машины выбраться, - продолжал Николай. - Дядя Сережа помолодел за месяц. А вот Танька потолстела, это ты верно потом заметила. Ну, а так - ничего. Посидели потом у нас, выпили...

- А потом что?

- А потом я сотне командую: рысью! За мной! Мааарш! И по оврагу, по оврагу! Вышли ажник в тылы к ним. Ну, и пошерстили за милую душу...

- Ну, а потом что?

- Потом... Потом я реактор выключил, к Красильникову подошел. А он бледный весь. И записи показывает мне. Я посмотрел - двести девяносто! Сначала никто не поверил. Ну, потом-то кверху ногами заходили от радости...

- А после?

- Догнал его, схватил за шиворот. А он, как угорь, - визжит, извивается. Я его встряхнул, а у него из-под рубахи - деньги Машкины. Те самые, что она в Фонд мира послать хотела! Ну, уж тут-то я, конечно, не сдержался...

- А дальше?

- Да ничего особенного. Расселили нас в общежитии заводском, недалеко совсем от стройки. И с первого дня - начали...

- Ну, а сам-то? Сам-то как?

- Сам-то ничего. В норме.

Мессершмидт перевернулся и, надсадно воя, рухнул в залив, подняв белый столб воды. Машин отпустил теплые ручки пулемета и огляделся. Зенитки на бугре не было. Вместо нее дымилась большая черная воронка, по бокам которой торчало искореженное железо. Зато дальняя зенитка, не переставая, била по двум удаляющимся мессерам. Пули снова засвистели над головой, заставив Машина присесть. Он посмотрел в мутно-розовую даль, куда упиралось разгоряченное дуло его пулемета. Два танка по-прежнему горели возле раздавленного окопа. Пехота поднималась в атаку.

Машин видел, как худощавый офицер, размахивая парабеллумом, выступал впереди солдат, что-то крича им. Поблескивая касками, солдаты выбирались из окопа. Рукава их были засучены, автоматы потрескивали короткими очередями. Машин оттянул затвор, поймал офицера на планку и дал длинную очередь. Офицер согнулся пополам и исчез. Бегущий рядом с ним солдат схватился за лицо и упал навзничь. Машин с силой сжал ручки пулемета и принялся полосовать немцев очередями:

- За Настю... за Сережу... за капитана... вот вам... вот вам...

Фашисты залегли. Машин вытер пот, заливающий ему глаза. Слева разорвался снаряд, редкие земляные комья попадали рядом.

- Слышь, друг... - раздался сзади спокойный молодой голос. - Дай огонька.

Машин оглянулся. Рядом с ним стоял, пригибаясь от посвистывающих пуль, кудрявый парень в джинсах. В улыбающихся губах плясала сигарета. Машин нащупал спички, передал. Парень закурил, кивнул головой и, пробежав по изрытому воронками полю, спрыгнул в соседний окоп. Там приглушенно играл магнитофон и слышался мягкий девичий смех. Очередной снаряд заставил Машина пригнуться к пулемету. Немцы опять пошли в атаку.

- Подходи, подходи... - проскрипел зубами Машин, сажая их коричневые фигуры на планку. - Подходи за русским гостинцем...

Его пулемет глухо зарокотал.

- Арлекино, арлекино! - пел магнитофон в соседнем окопе.

Комбайн остановился возле кромки поля. Людмила вылезла из кабины и спрыгнула на землю.

- Ну, молодец, девка! - присвистнул Рокотов, глядя на нее из-под надвинутой на глаза кепки. - Эдак ты лучших моих парней перещеголяешь!

- Перещеголяю, конечно... - она повернулась боком к зеркалу. - У нее платья такого в помине нет и не было никогда. Она сама-то и шить не может, белоручка. А я могу.

- И я могу, - откликнулся Мокеев. - Я это, товарищи, собственными глазами видел. То, что вы не верите Земскову, это полбеды. Но почему вы собираетесь покрывать Самсикова?! Почему?!

- По кочану и по капусте! - захохотала Люська и быстро запрыгала, похлестывая скакалкой по пыльному асфальту.

Саша молча смотрел на нее.

- Ну, что уставился? Нравлюсь, что ли? - захохотала Зинаида Ивановна, и тучное тело ее тяжело затряслось. - Ой, ну и чудак ты, Сидор Михайлович! Дон Кихот!

- Он не Дон Кихот, Саша. А просто доверчивый человек, - выпустил дым Алексей. - И очень порядочный. Предельно. Таких людей теперь днем с огнем не найдешь.

- Еще бы! - подхватил агроном. - Чтобы так землю любить! Это уметь надо. Земля тоже, как живая. С ней хорошо - и она добром откликнется. А если без любви - ничего не выйдет...

- Да я это знаю, мам, - раздраженно заходил по кухне Витя. - Что ты, за маленького меня считаешь? Мы с ней уже два года любим друг друга. А ты мне прописные истины говоришь.

- Ну, не буду, не буду! - засмеялся Владимир Ильич, отдавая книгу врачу. - В конце концов, здесь вы главнокомандующий.

- Вот именно, - серьезно промолвил Тимошенко и положил лупу на карту. Так что давайте, товарищи, не будем бросаться напролом. Выигрывают не числом, а умением.

- Конечно, - пробормотал Шульга, всматриваясь в позицию. Он взялся за коня.

Тот испуганно шарахнулся от него, косясь смоляным глазом.

- Балуй, балуй у меня... - процедил Полоз и вдруг резко ударил кнутовищем.

Зина вскинула к лицу руки. Кровь брызнула сквозь пальцы.

- Я повторяй, - склонился над ней офицер. - Ви будет говорить? Будет?

- Конечно буду, - протянула нараспев Василиса и взяла пирожок. - Как же я без твоих пирогов уйду!

- Так и уйдешь, - выпрямился чернобородый. - Как пришла, так и уйдешь. А комиссарам своим передай: батька Бугай на поклон к ним не пойдет. Скорее они к нам приползут, когда хвосты им подпалим..."

Какой-то профессиональный юмор. Но я проиграл с фразы "Пока политрук говорит, в окоп набивается бесконечное число эсесовцев".