У Мандельштама была особенная манера читать стихи: он их не просто «пел», как это делает большинство поэтов, но словно ворковал, понижая и повышая голос. При этом он притоптывал ногой, отбивал рукой такт и весь раскачивался.
Однажды в Тенишевском зале Мандельштам читал только что написанные удивительные стихи: «Я опоздал на празднество Расина». Слушатели выдались особенно тупые. Смешки и подхихикивания становились все явственней.
— Свиньи! — вдруг крикнул Мандельштам в публику, обрывая чтение, и убежал за сцену.
Его друг, Георгий Иванов, утешал его как мог, но Мандельштам был безутешен. «Свиньи, свиньи», — повторял он снова и снова. Из зала слышался неутихающий рев хохота. Наконец Мандельштам улыбнулся сквозь слезы: «Какая же все-таки охуенная тема!»

У Мандельштама была особенная манера читать стихи: он их не просто «пел», как это делает большинство поэтов, но словно ворковал, понижая и повышая голос. При этом он притоптывал ногой, отбивал рукой такт и весь раскачивался.
Однажды в Тенишевском зале Мандельштам читал только что написанные удивительные стихи: «Я опоздал на празднество Расина». Слушатели выдались особенно тупые. Смешки и подхихикивания становились все явственней.
— Свиньи! — вдруг крикнул Мандельштам в публику, обрывая чтение, и убежал за сцену.
Его друг, Георгий Иванов, утешал его как мог, но Мандельштам был безутешен. «Свиньи, свиньи», — повторял он снова и снова. Из зала слышался неутихающий рев хохота. Наконец Мандельштам улыбнулся сквозь слезы: «Как же вы заебали палить в конец анека!»

- У Мандельштама была особенная манера читать стихи.
- Полно Вам, господин Мандельштам, у Вас и стихов-то отродясь не было

У Мандельштама была особенная манера читать стихи: он их не просто «пел», как это делает большинство поэтов, но словно ворковал, понижая и повышая голос. При этом он притоптывал ногой, отбивал рукой такт и весь раскачивался.
Однажды в Тенишевском зале Мандельштам читал только что написанные удивительные стихи: «Я опоздал на празднество Расина». Слушатели выдались особенно тупые. Смешки и подхихикивания становились все явственней.
— Свиньи! — вдруг крикнул Мандельштам в публику, обрывая чтение, и убежал за сцену.
Его друг, Георгий Иванов, утешал его как мог, но Мандельштам был безутешен. «Свиньи, свиньи», — повторял он снова и снова. Из зала слышался неутихающий нечеловеческий гогот и шум дождя, семеро пьяных крестьян трахали дохлую кобылу.

У Мандельштама была особенная манера читать стихи: он их не просто «пел», как это делает большинство поэтов, но словно ворковал, понижая и повышая голос. При этом он притоптывал ногой, отбивал рукой такт и весь раскачивался.
Однажды в Тенишевском зале Мандельштам читал только что написанные удивительные стихи: «Я опоздал на празднество Расина». Слушатели выдались особенно тупые. Смешки и подхихикивания становились все явственней.
— Волобуев, вот твой хуй — вдруг крикнул Мандельштам в публику, обрывая чтение, и убежал за сцену.

Жаль, что про охуенную тему уже пошутили.

Жаль, что уже написали, что про охуенную тему уже пошутили

У Мандельштама была особенная манера читать стихи: он их не просто «пел», как это делает большинство поэтов, но словно ворковал, понижая и повышая голос. При этом он притоптывал ногой, отбивал рукой такт и весь раскачивался. В общем, отличный был бы рэпер

Его друг, Георгий Иванов, утешал его как мог, но Мандельштам был безутешен. «Свиньи, свиньи», — повторял он снова и снова. Из зала слышался неутихающий рев хохота. Наконец Мандельштам улыбнулся сквозь слезы: «Я веган!»

Его друг, Георгий Иванов, утешал его как мог, но Мандельштам был натуралом